"В семье" № 7 |
|||||||||||||
|
|||||||||||||
Когда жюри Каннского фестиваля приняло решение вручить приз за лучшую женскую роль израильской актрисе Хане Ласло, многие маститые кинокритики и в мире, и в Израиле не скрывали своего удивления. Для них Хана Ласло была и оставалась «стендаписткой», эстрадным комиком, создавшей образ уборщицы Клары, которая то и дело говорит о своем боссе, о своих соседях, о правительстве и премьер-министре такое, что можно просто живот надорвать от смеха. И ведь главное – правильно говорит! Еще Хана Ласло была для них непременной участницей различных развлекательных телепередач и телешоу, но ведь за это не дают первый приз Каннского фестиваля. И лишь посмотрев фильм «Свободная зона», они поняли, что жюри не ошиблось: Хана Ласло действительно великая актриса, достойная этой награды. Именно золотая статуэтка Каннского фестиваля и стала непосредственным поводом для нашей встречи с актрисой. Хана пришла в точно назначенное время, тяжело переводя дыхание. «Фу, боялась опоздать! – призналась она. – Засиделась за письменным столом и забыла о времени… Ну, давайте разговаривать, а то мне через час выходить на сцену в «Ревизоре»!» И мы начали разговаривать. - Хана, как изменилась ваша жизнь после того, как вы получили приз Каннского фестиваля? К вам уже поступили предложения, от которых вы не смогли отказаться? - Я бы так не сказала. Приз в Каннах за лучшую женскую роль – это, конечно, важный и приятный факт моей личной биографии, но не более того. На самом деле моя жизнь начала меняться несколько раньше – после того, как я написала и поставила моноспектакль «Больше, чем Хана Ласло», получивший премию израильской Театральной академии. Это пьеса о моем детстве, о моих родителях, уцелевших в Катастрофе, о том, какими глазами я смотрю на мир... Все всегда меня числили исключительно комической актрисой, но этот спектакль – драматический, хотя в нем, конечно же, очень много юмора, нашего еврейского юмора про Катастрофу… И вот после того, как я поставила этот спектакль, ко мне и в самом деле стали поступать интересные предложения, и я вдруг, в возрасте пятидесяти лет, оказалась снова на пике своей актерской карьеры. Это обычно самый паршивый возраст для актрисы, для многих он становится началом затяжного спада. И это понятно: старух тебе играть вроде бы пока рано и не хочется, а роли молодых красивых девушек уже никто не предлагает… А у меня вышло наоборот, и я страшно горжусь этим! Правда, стоит вспомнить и то, что до этого у меня был очень тяжелый период в жизни, который затянулся на несколько лет… - Творческий кризис? - И творческий тоже. Я находилась тогда в процессе развода со своим вторым мужем, мой продюсер разорился, и в результате плохо было абсолютно все – плохо в личной жизни, отвратительно в финансовом плане, ужасно с работой… Многие тогда поспешили меня похоронить, посчитали, что жизнь нанесла мне такой удар, что я больше не встану и не вернусь на большую сцену. Эти люди просто забыли, что я – дочь тех, кто выжил в Катастрофе, что мне передалась способность выжить и встать с колен в любой ситуации. И я лучше, чем кто-либо другой, знаю, что ни одна ночь никогда не длится вечно, что рано или поздно жизнь поворачивается к тебе другой стороной и приходит спасение… Да, меня хоронили, а я в это время, сжав зубы, села писать свою новую пьесу. Репетировала, и в результате появился спектакль, принесший мне первую премию Театральной академии, ставший, по мнению многих, одним из главных событий театральной жизни Израиля последних лет. Это ничего, что я так много хвастаюсь? - Хана, вы часто повторяете, что вы дочь евреев, выживших в Катастрофе. Вы сказали это сейчас, вы говорили об этом в своей «тронной речи» на Каннском фестивале… Этот факт биографии для вас столь важен? - Безусловно – ведь он определил всю мою жизнь, все мое мироощущение. Думаю, любой человек, выросший в семье жертв Катастрофы, отличается от тех, кто вырос в другой обстановке и в другое время, чьи родители не прошли через ЭТО, не видели ЭТО собственными глазами. В семьях жертв Катастрофы всегда была особая атмосфера… Знаете, психологи делят тех, кто прошел через концлагеря и гетто, на две основные группы: первые очень часто вспоминают и рассказывают об этом, стремясь выговориться, вторые молчат, словно пытаются сделать вид, что все ЭТО было не с ним. У нас в доме были оба этих типа: мать никогда ничего не рассказывала о пережитом, зато отец рассказывал много и подробно. А я всегда была папиной дочкой и очень жадно слушала эти рассказы. Настолько жадно, что, в конце концов, мне начало казаться, что я тоже была ТАМ и тоже видела ЭТО собственными глазами. Потому-то я и назвала свой спектакль «Больше, чем Хана Ласло»: весь Израиль знает Хану Ласло как комическую актрису, «артиста разговорного жанра», а на самом деле за моей спиной стоит вся судьба моего народа… - А в чем заключалась та особая атмосфера, которая была в вашей семье? Ваши родители любили друг друга? - Смотря что понимать под словом «любили». Они встретились в поезде, который вез их из концлагеря. Оба потеряли в Катастрофе всех своих родных и близких, оба были страшно растеряны и одиноки, так что никакой романтики там не было – просто два прошедших через ад человека потянулись друг к другу. Такие браки – без любви в обычном смысле слова, без романтики были часты в то время. Их называли «браками Гитлера». Но отношения между ними действительно были подсвечены светом какой-то особой нежности и заботы. Об этом я и рассказываю в спектакле. - Кем они были по профессии? - Мама была домохозяйкой, а отец шляпником – он делал шляпы. И был в этом своем ремесле великим мастером. А я постоянно вертелась в его мастерской и примеряла новые шляпы. Я и сейчас ношу только шляпы, причем, скорее мужские, чем женские. Вот видите?! Хана Ласло берет отложенную в сторону черную шляпу и надевает ее с каким-то особо озорным, ковбойским «прикидом». - Ну, как?! – спрашивает она. В этот момент я понимаю, почему эта женщина, не стесняясь, называет свой возраст – все равно никто не поверит! - Великолепно! Видимо, ваш отец и подтолкнул вас к актерской карьере? - Ну, что вы! Наоборот, он считал это несерьезной профессией, между нами были конфликты… - Хана, где вы учились актерскому мастерству? - Официально – нигде! Я закончила среднюю школу, после нее пошла служить в армию, была принята солисткой в военный ансамбль Южного округа, а сразу после демобилизации начала выступать на сцене. Но нужно сказать, что мне довелось работать с ведущими израильскими режиссерами и, поверьте, это была очень хорошая школа, куда более жесткая и строгая, чем любой театральный институт. Во всяком случае, в чем-чем, а в непрофессионализме меня никто за все тридцать два года моей актерской карьеры не упрекал. - Один кинокритик как-то заметил, что если бы Хана Ласло попала в Голливуд, она с ее талантом стала бы звездой мирового кино первой величины. У вас никогда не появлялось мысли уехать и попробовать покорить Америку? - Нет, такого побуждения не было и не могло быть, потому что я себя вне Израиля просто не представляю. Понимаете, я – еврейская актриса, я могу сыграть какую угодно роль, могу перевоплотиться в уборщицу, а могу – в премьер-министра, но и эта уборщица, и этот премьер-министр будут еврейками! Как бы это вам объяснить?.. Я просто еврейка по сути, вот и все. Вопрос о том, буду я американской или израильской актрисой, за меня решили мои родители, когда отказались ехать в Штаты и заявили, что хотят жить только в Израиле, среди своих. Да и потом, я считаю, что я полностью самореализовалась в Израиле – мне нравится то, что я делаю, мне нравится мой зритель. Не думаю, что я была бы так же довольна своей работой в Голливуде. А ведь там ради достижения успеха нередко надо еще и отказаться от семьи, от счастья воспитывать детей, сохранить с ними близость в любом возрасте, а этот аспект жизни для меня, как вы понимаете, так же важен, как и для любой другой еврейской мамы. - Хана, вы получили первую премию Каннского кинофестиваля за роль в фильме «Свободная зона», автором сценария и режиссером которого является Амос Гитай. Но Гитай давно уже прежде всего французский, а не израильский режиссер, причем известный своими пропалестинскими взглядами. И взгляды эти, насколько мне известно, очень далеки от ваших личных убеждений… - А вы знаете, почему этот фильм получил такие высокие оценки в мире? Именно потому, что я там ни разу не сфальшивила и не покривила душой! В фильме, действие которого происходит в Иордании, я играю израильтянку и пытаюсь представить в нем зрителю нашу позицию по поводу того, что происходит в регионе, я хочу показать ему, что нам не в чем оправдываться перед миром, что у нас – своя правда, и правда эта не менее, а может быть, и более убедительна и обоснованна, чем правда палестинцев. Но, конечно, мне это стоило немалой крови и конфликтов с Амосом Гитаем, который, конечно же, является прекрасным режиссером. Я переписала заново целые куски сценария, почти все свои реплики и монологи, и Гитай в конце концов с этим смирился. Я вообще обычно переписываю заново все пьесы, в которых я играю. За исключением классики, конечно, – сейчас, к примеру, я играю в «Габиме» жену городничего в гоголевском «Ревизоре» и там я, само собой, остаюсь верна каждой запятой текста. - Вы сказали, что сами написали пьесу «Больше, чем Хана Ласло». Это был ваш первый опыт в драматургии? - Отчего же?! Я всегда сама писала значительную часть скетчей к своим моноспектаклям, шутки, которые потом повторял весь Израиль. Недавно умерла моя мама, с которой я была очень связана, и чтобы хоть как-то пригасить эту боль, я сейчас уселась за новую пьесу, посвященную ее памяти. Как и пьеса о Катастрофе, она будет двуязычной – в ней будут большие вкрапления на идиш… - Вы так хорошо знаете идиш? - А вы хорошо знаете русский?.. Как я могу не знать язык, на котором говорили мои родители?! Я не только его знаю, но и никогда не стеснялась на нем разговаривать – даже в те времена, когда это в Израиле считалось чуть ли не позорным! Мои братья стеснялись, а я – нет! И я выросла на творчестве Шолом-Алейхема и Зингера… Ведь это часть нашего национального сознания, часть нашей еврейской судьбы… - Если уж мы заговорили о еврейской судьбе, то давайте поговорим о том, что вы думаете по поводу происходящего в стране, о том, куда она движется… - Я думаю, что мы движемся в правильном направлении – направлении к миру. Уже не важно, какой политический лагерь стоит у власти в стране – направление обозначено, и я верю, что мои внуки, которые, надеюсь, появятся в ближайшем будущем, будут жить в мире. При этом я отнюдь не рассчитываю на «свадьбу» с палестинцами – нет, скорее это должно напоминать развод. Но как человек, которому дважды в жизни пришлось разводиться, я знаю, что делать это тоже можно по-разному. И лучше всего разводиться цивилизованно. - И последний, традиционный вопрос: какую роль вы пока не сыграли, но мечтали бы сыграть? - Аркадину в чеховской «Чайке». Она мне чрезвычайно близка по духу. И потом, Чехов – мой самый любимый драматург! - Почему? - Не знаю, трудно объяснить. Чехов сам считал себя прежде всего юмористом, но его юмор очень близок по своему духу к еврейскому – это всегда больше, чем юмор, в нем часто звучит смех сквозь слезы, как у Шолом-Алейхема. Хотя сам Чехов этого, безусловно, не сознавал… |
|||||||||||||
|
|||||||||||||
|
|||||||||||||