Решение приехать в Израиль пришло ко мне спонтанно и было продиктовано любопытством, ведь я практически ничего не знала об этой стране. Но такие вещи не происходят случайно, и сейчас я здесь живу и это мое место.

 

Еще в России, готовясь к отъезду в Израиль, я ходила на курсы иврита и туда же ходила девушка, которая уже успела побывать здесь на экскурсии. Она рассказывала о всяких диковинах, в которые было сложно поверить. Однако, в то, что зима может быть без снега, а Новый год празднуют осенью, поверилось как-то легко и даже с радостью. В то, что израильтяне делают из теста кармашки, накладывают туда салаты и все это едят, тоже почему-то верилось. В то, что девушки ходят в армию, верилось уже с трудом.

Но когда она сказала, что апельсины в Израиле растут прямо на улицах, а созревшие катятся по мостовой и никто их не ест, я сказала: “Все, хватит! Этого быть не может!”

Апельсины были страшным дефицитом и заветной мечтой моего детства. Я получала несколько штук на Новый год и съедала их прямо с кожурой, а тут вдруг такое изобилие!

 

Сразу по выходу из самолета меня ошеломило яркое солнце, влажный воздух, запах водорослей и грузчики-евреи в аэропорту. В России был даже такой анекдот: еврей приходит в армию, ему дают лопату, он сразу начинает искать, где у нее кнопка. Ему говорят: “Эй, где ты видел кнопку у лопаты?”, а он отвечает: “А где вы видели еврея с лопатой?”

 

В России евреи в большинстве своем занимались умственным трудом, а кроме того, в силу исторических причин поэт, писатель, художник для России – это нечто большее, чем просто профессия. Поэт – пророк, бунтарь, противостоящий власти. Кто-то из великих сказал, что только в России принимают поэзию всерьез, т. к. там из-за стихов могут расстрелять.

 

Многим непривычна такая более спокойная культурная ситуация, где художник – это специальность, а не обязательно призвание свыше.

 

Русские бывают разочарованы тем, что в Израиле более низкий уровень общего образования, ведь мы были воспитаны на том, что знания имеют как бы абсолютную ценность, что не знать – это стыдно (это во многом связано с тем, что в закрытой стране книги компенсировали невозможность посмотреть мир).

 

Никогда не забуду как в Бецалеле, где я училась, на лекции по искусству Ренессанса преподавательница объявила новую тему: “Микеланджело”. Одна девушка, записывая, переспросила:“Микель ми?”. На что моя подруга сказала: “Микель Маус”. Конечно, образование важно, но разве знания делают людей лучше?

 

Мы живем не в книгах, и мне кажется, что в повседневной жизни израильтяне более отзывчивы, более человечны. Если бы мне сказали, что с мной может что-то случиться на улице то, я бы предпочла, чтобы это произошло где-нибудь в Израиле. Здесь поднимут шум, суматоху, будут тормошить, вызовут скорую помощь, расскажут про какого-нибудь Ицика, двоюродного брата Шими, у которого был перелом руки, но теперь все хорошо. Будет много суеты, но я уверена, что мимо не пройдут.

 

Но с другой стороны, иногда смущает такой натиск подчас бесцеремонных вопросов. Так, молодой человек может запросто спросить у девушки, сколько ей лет или напрямую, свободна ли она, хочет ли она быть его подругой. В России за такие вопросы можно запросто получить пощечину (русское ухаживание гораздо больше построено на намеках и догадках, израильтяне же более прямолинейны).

 

В России совсем по-другому относятся к детям, от них требуют большей самостоятельности. В Израиле у детей почти нет запретов, но что еще важнее, нет детских домов, нет бездомных детей и собак. Видимо, желая компенсировать свое бедное детство, еврейские родители готовы ради своих детей на все, любой поступок оправдывается фразой: “Но он же ребенок”.

 

Раньше я думала, что еврейская мама – это просто персонаж из анекдотов. Когда я смотрю на обилие лакомств, развлечений, то слегка я завидую маленьким израильтянам.

 

C другой стороны, кто из израильтян помнит первый раз, когда он попробовал банан? Мало кто. А я помню. Мне было 9 лет и банан меня потряс, это не было похоже ни на что. До сих пор, когда я ем банан, я вспоминаю тот восторг. Я смотрю на своего сына-сабру и могу сказать, что израильские дети инфантильнее своих российских сверстников, но в то же время и более открытые, непосредственные, любопытные. По-моему, израильтяне создают детям излишне мягкую среду, слишком ограждают их от всего. Израильские книги, фильмы, спектакли для детей кажутся мне слишком сладкими и приглаженными. Детям создают иллюзорный мир, с которым они потом идут в армию.

 

Поначалу мне казалось, что израильтяне экономя воду, экономят деньги. В Сибири, откуда я родом, вода имелась в избытке, никому и в голову не приходило не то, что экономить, но и вообще беречь ее. Потом я поняла значение воды в Израиле и прониклась уважением к этому колоссальному труду – превратить пустыню и болота в цветущую землю. Израильтяне относятся к земле как к живому телу, где как капельницы к каждому растению подведены эти трубочки с дырками. Привычные вещи приобретают новое значение: вода (элементарная субстанция), поделенная на маленькие капельки, попадающие в нужное место, дает многое и, когда я смотрю на эти сады, парки, газоны, то понимаю, что евреям ничего не досталось просто так.

 

В какой-то момент, возвращаясь из-за границы, я поняла, что возвращаюсь домой. Странно, я живу в Израиле, но полностью израильтянкой мне не стать.

Во-первых, я приехала сюда в 22 года уже сформировавшимся человеком, а во-вторых, как быть хорошо я ни говорила на иврите, на меня все равно будут смотреть как на чужестранку. Израильтяне, узнав по акценту, что я из России, часто переводят разговор на тему водки, мафии и т. д. Возникает ощущение, что от меня ожидают, что я сейчас станцую калинку-малинку или буду пить водку из горла. Я понимаю, они не желают меня обидеть, но в компании израильтян я не могу быть собой, так как всё, что я говорю – это не мое личное мнение, – это так "русские" думают вообще.

 

Иногда в спорах израильтяне как, последний аргумент, говорят: “А, это потому что ты не знаешь иврит”, не смотря на то, что до этого я с ним час разговаривала на иврите и предмет спора не имеет к языку никакого отношения. Я уж не говорю о бытовых ситуациях, когда, нечаянно толкнув кого-нибудь в автобусе, слышишь: “Зона русия!”. Это грустно. Но я спрашиваю себя, только ли израильская это черта? Нет, к сожалению, это общечеловеческое.

 

Дело в том, что я столкнулась с этим именно в Израиле, так как здесь я оказалась в непривычной для себя роли эмигрантки. Я неплохо знаю иврит, у меня есть друзья-израильтяне, но мне дают понять, что я другая. Это меня не обижает потому, что так оно и есть. Начнем с того, что изначально я с севера и моя эмоциональность отличается от израильской. Например, я часто с улыбкой смотрю, сколько эмоциональной силы израильтянка вкладывает во фразу типа: “Ненавижу, ненавижу ананасовый йогурт!” Я с такой страстью могу говорить разве что только о фашизме, каннибализме и т.д.

 

Израильтяне, по-моему, чрезвычайно эмоциональны и жизнелюбивы. Видимо, это еврейская черта вообще – делать событие из ничего, радоваться, не смотря ни на что.

 

Меня иногда поражает та энергия, с которой израильтяне занимаются чем-либо, зачастую усложняя простое дело. Им как бы скучно жить просто так и наверное поэтому было придумано израильское понятие “комбина” - как некая идея, двигатель жизни в Израиле. Например, вам нужно подписать какой-нибудь документ в Министерстве Внутренних дел. Так что, просто так пойти, занять очередь, отстоять ее, зайти к незнакомому служащему, подписать документ и уйти? Нет, здесь наступает черед комбины. Надо заранее звонить какому-нибудь армейскому приятелю, у которого жена двоюродного дяди работает в Министерстве Иностранных дел и наверняка знает кого-нибудь из Министерства Внутренних дел и сможет поговорить, чтобы помогли решить дело и чтобы хотя бы приняли без очереди. В общем, усилия, затраченные на проведение комбины равны тому, чтобы просто отстоять свою очередь. Зато сколько интереса и азарта!

 

Поначалу меня раздражало то, что ничего не начинается вовремя, все говорят одновременно, но потом я увидела, что это имеет свою прелесть и дает некоторые преимущества, если просто отдаться этому жизненному потоку. Я представляю себе, что если где-нибудь в Германии прийти в банк после его закрытия, то вам будут очень вежливо улыбаться, но если банк закрывается в 18:00, то в 18:05 уже ничего не поможет. В Израиле же можно прийти, объяснить свои обстоятельства, поискать общих знакомых, поплакать, наконец, и все-таки добиться приема. С одной стороны, порядок и точность важны, но с другой стороны, если человек прикладывает столько усилий, чтобы войти на 5 минут позже, значит ему действительно очень, очень нужно, а учреждения всё-таки созданы для людей, а не для расписания. Поэтому мне кажется, что жизнь в Израиле более подогнана к человеческим меркам и слабостям.

 

Израильтяне очень боятся показаться формалистами и во всем пытаются создать подобие дружеского общения. Наверное, только в Израиле можно начать разговор со служащим словами: “Послушай, братишка...” Израильтянам кажется, что европейский этикет – это занудство и снобизм, но когда ситуация все-таки требует каких-то формальных слов, то израильтяне придумали очень остроумный выход. Они говорят нужную фразу на ломанном английском, и это выглядит как бы цитатой из голливудского фильма. Например, желая сказать комплимент, они говорят что-то типа “You look gorgeous, baby!”

 

Израильтяне очень любят помогать или делать вид, что помогают. Когда спрашиваешь на улице как найти то или иное место, то израильтяне не могут сказать “Я не знаю”, а предпочитают отослать тебя черт знает куда, но выпытав при этом, куда и зачем я иду. Как-то раз я спрашивала у одного израильтянина как мне добраться до нужного места, он объяснил, я поблагодарила и пошла. Тогда он возмущенно остановил меня и сказал: “Секунду, ты столько меня расспрашивала, дай и мне теперь поспрашивать”. Весь этот балаган так по-человечески понятен, хоть и не всегда симпатичен.

 

Я заметила, что израильтяне не умеют стоять в очереди, если нет номерков. Даже если есть небольшая очередь, то вновь прибывший становится в начало очереди. Все конечно же возмущаются, тогда “нарушитель” прикидывается дурачком и говорит что, вы, мол, зануды, напрягаетесь из-за пустяков, я ведь не видел, что есть очередь (как будто эти люди просто так решили тут постоять), или начинает на полном серьезе доказывать, что очередь вообще-то начинается с другой стороны и он, таким образом, стоит здесь первым. Многим израильтянам кажется, что если стоять как все в очереди, то можно прослыть фраером, а оказаться фраером израильтяне очень боятся, лучше уж оказаться нахалом, чем фраером, в то время как в русском сознании (как и в христианском) оказаться невинной жертвой, - в этом есть некий ореол мученичества.

 

Израильтяне в конфликтных ситуациях будут орать, размахивать руками, ругаться, но до драки доходит редко. Русская стычка менее многословна, но, как правило, заканчивается мордобоем. Русские склонны к трагедии, израильтяне же предпочитают комедию. Кстати, русский юмор гораздо боле циничен, чем израильский. Думаю, эти различия во многом объясняются климатическими условиями. Русские каждый год наблюдают полный цикл: смерть, безжизненная природа под снегом, пробуждение, цветение, созревание, умирание, смерть. В России снежный покров держится от четырех до шести месяцев. Как тут не впасть в меланхолию и фатализм? А в Израиле более или менее одна солнечная погода, здесь либо жарко, либо очень жарко, а здешняя зима напоминает раннюю осень. Помнится, как в первые месяцы жизни в Израиле в Ульпане религиозная учительница, желая объяснить нам слово страх сказала, что это то, что вы почувствуете когда на пустой улице встретите араба с собакой. Мы с трудом догадались, что она имеет в виду. Нам не был знаком этот страх. Теперь я уже боюсь взрывов и террористов, но этот страх я понимаю умом, зато в Израиле я забыла что, значит бояться ходить ночью по улицам.

 

Израильтяне любят покушать, но еще больше любят говорить о еде. В какой бы компании израильтян я ни находилась, рано или поздно разговор заходит о еде: рецептах, способах приготовления, ресторанах. Достаточно типичным является такой разговор: – Как было в Лондоне? – Еда так себе. Один мой знакомый израильтянин после путешествия по Европе так говорил мне о своем впечатлении от пребывания в гостиничной столовой: “Ну что это за народ шведы или голландцы? Придут, чуть-чуть салатиков поклюют и все. То ли дело израильтяне – прибегут, подчистую все подметут!” Это при том, что в Израиле сравнительно мало толстых людей.

 

Я работала в газете “hаарец” и одним из самых животрепещущих вопросов, занимавших сотрудников, был, "что мы будем сегодня кушать". Это обсуждалось уже с утра: кто что принес, как приготовил, что заказать и где. После обеда все предавались воспоминаниям о съеденном когда-то. В часы закрытия газеты к печати, когда совершенно невозможно отлучиться, всегда можно пойти покушать. Все относятся к этому с одобрением и симпатией, обязательно интересуясь, что собираются есть, ведь внимание к кулинарии здесь рассматривается как признак цивилизованного человека.

 

Все еврейские праздники привязаны к еде, я слышала такую шутку: суть еврейских праздников: нас хотели убить, но не убили, а теперь давайте покушаем. И это правильно, еда – это для живых, еда побеждает смерть (ведь этот народ исторически столько раз был на грани жизни и смерти), а евреи выбирают жизнь.

 

Мне чрезвычайно импонирует эта черта, заложенная уже в самой религии: огромная ценность жизни, ради ее спасения можно поступиться многим. Жизнь важнее принципов – это так не по-русски. Нас воспитывали на “героических” примерах самопожертвования, смерть – это проверка на преданность. Еще в детстве мне казалось странным, почему за идеалы надо обязательно умирать, может лучше без них? В Израиле нашла подтверждение своей правоты: убеждения существуют, чтобы с ними жить, а не умирать. По-моему, чтобы жить, рожать и растить детей надо больше мужества, чем для того, чтобы умирать.

 

Я была очень тронута, когда узнала, что в израильской армии не берут в боевые части единственного сына в семье без согласия родителей, что солдатам говорят, что если вы попадете в плен, то рассказывайте им все, что знаете, всех самых страшных тайн вы все равно не знаете, тогда есть шанс остаться в живых и мы сможем вас обменять. А в России во время Второй мировой войны было правило, что нельзя сдаваться в плен живыми. Солдат, все-таки вернувшихся из плена, сажали в лагеря. Теперь уже этого нет, но такая ментальность осталась. В этом огромная разница с Россией, это как отличие еврейской матери от мачехи.

 

Израиль в каком-то смысле стал для меня вот такой еврейской мамой: шумной, говорливой, навязчивой, но все-таки любящей.